Пока Северная Корея угрожает ядерными и ракетными испытаниями, в ответ на что совет безопасности ООН принимает карательную резолюцию в отношении КНДР, в Южной Корее снимают хорошее, очень хорошее, даже замечательное кино о genius loci, - доброе, как нянины сказки Epitaph / Gidam / 기담/奇談.
Если братья по расе и кровные враги с 本州 / Хонсю населяют клиники сенобитами в белых халатах, вроде Мураки из Yami no Matsuei / 闇の末裔, врачами-вредителями и онрио замученных во имя науки пациентов, то Чжеонг Беом-Сик, корейский режиссёр, по-видимому «сочинил» Оправдание Клиники, по экспрессии сопоставимое с «Критикой и клиникой» Делёза.
А именно, в клинике происходит практически всё, что мы вычитываем из памятников письменности: «Эпитафия» - мелиорация почвы Традиции, истощившейся от аграрных инициатив модерна (всё срыть!). Тем не менее, почти в самом начале фильма мы видим, как один из центральных персонажей видит на лестнице готового к сносу здания клиники мёртвую сороку.
Для справки: в Корее сорока – одна из священных птиц, её присутствие, поведение и внешний вид обладали мантическим значением. Sic, в кратком этнокультурологическом описании Кореи читаем: признаками грядущих событий считали также появление и исчезновение некоторых животных, их поведение, характер и время их крика. В древней Корее основными объектами наблюдения были корова, лошадь, собака, курица, кошка, сорока, ворона, паук, муравей и змея.
А из народной сказки можно узнать и астрологическую экстраполяцию фигуры Сороки:
ОТКУДА МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ В
ЗЯЛСЯ?
Важно заметить, что в «Эпитафии» незанудным образом развёртывается повествование от каждого действующего лиц: сценарист и режиссёр отказались следовать типичной стратегеме азиатского кинематографа – сразу всё не рассказывать, давать ёмкие и шифрованные подсказки, в финале непременно оставляя интригу, для сиквела, известно что не снятого, или рассказывающего голосами персонажей о совсем другом.
Во-первых, мстительный дух, под именем Онрио известный в Ниппон, в Эпитафии всего один – в результате неудачной операции на мозге убитый пациентом врач Ким Д
онг-Вон. В отличие от микроконтинентальных духов, предпочитающих бестелесность, дух выдающегося нейрохирурга вселяется в тело жены, - Ин-Юнг, ставшей после это воспринимать самоё себя как вдовца, видящего покойную супругу без тени, в течении целого года. На лекциях, якобы прочтённых покойным, вдова прямо заявляет, что одержимость [духами] в традиционных культурах считалась объяснением психических расстройств; беспорядочные убийства, совершаемые ею, в данной ситуации не более и не менее, чем имманентность умершего, - жившего и способного умереть. В манифестационистских культурах – умереть неоднократно, ровно столько раз, сколько «требует» того цикл и внешние условия (своевременное погребение, почтение как к умершему и др.).
Так вот, в маньчжурской и других религия континентальной Азии в модусе «шаманизм», бытует сложная система коммуникации с духами, некогда бывшими человеческой душой, включая и души умерших. Эти духи - хуту, большей частью злобны, коварны, часто опасны для человека. Считалось, что они возникают из блуждающих душ людей, умерших насильственной смертью или вдали от родных мест (ср. кит. гуй). Ким Донг-Вон был убит японским солдатом, согласившимся на экспериментальную операцию, именно вдали от Родины, причём, в стране враждебной, - Японии, 1942 года.
Этим и определяется характер взаимоотношений духа с окружающими, - духу безразлично, где и как актуализировать свою смертоносность, - до тех пор, пока его бессознательный медиатор пребывает в неведении. Но вот являются японские солдаты во главе с офицером, и последний расколдовывает Чёрную Вдову – нет, не она умерла, погиб муж, чей дух таился в ней, и просил его остановить.
В данной ситуации просьба «остановить» семантически обратное безмолвному прошению Садако Ямамуры, - быть убитой, чтобы оказаться в колодце, и оттуда «диктовать» Волю Бытия, - покончив с собою, темперировано уничтожать Мiр. Просьба Донг-Вона – упования придерживающегося и сдерживаемого традицией духа, не желающего вредить по инерции.
Тем не менее, порча, занесённая им и его вдовой в прологе, и развёртывающаяся в финале, навлекает на скромную, затерянную в пригородном лесу, клинику, фатум приюта резидуального сакрального. Подразумевается, что с остальными предприятиями при Минздраве, который предупреждает, но сделать ничего не может, ситуация аналогичная, но фильм не о них. «Сквозная» линия сюжета, почти бездеятельная и созерцательная – рассказ от лица студента-недотёпы, в будущем также профессионального нейрохирурга и преподавателя. В юности он был «поженен» на дочери директрисы клиники, совершившей суицид вместе с возлюбленным.
Бессознательно чувствующий влечение к трупу в морозильнике морга Парк Чжунг-Нам, - любящий рисовать, а не анатомировать, - «обручается» с покойной невестой. Аналогия с “Tim Burton's Corpse Bride” (2005) – внешняя, в Традиции всё решается причастностью Роду. Матушка покойной желала свой дочери достойного посмертия, - прочный брачных уз, детей и сопутствующих семейных благ; жених слабовольный и несообразительный как нельзя лучше подходит для того, чтобы осчастливить духа, покинувшего тело, изнутри полное чёрной воды (ср. Стикс, Ахерон в эллинском Аиде), и облепленное спутницами всех утопленников / утопленниц – улитками. Как бы то ни было, Чжунг-Наму было суждено прожить ещё 37 лет после того, как он символически и мистериально «умер», - в эпилоге он, уже выдыхающий пар изо рта (мертвящий холод) он говорит явившейся забрать его туда супруге, что верит в её благожелательность. «Ты всегда была на моей стороне».
Центральная часть повествования нами подробно не рассматривается, в силу того, что там вполне предсказуемым для современного кинематографа, включительно азиатский, «вылез» психоанализ. А именно, мы наблюдаем сеанс психотератии для малой [юной] аватары Электры – в азиатской мифологии подобных персонажей почти не встречается, только в рамках заимствованного нарратива. Между тем, как мстительность Дочери Отца по отношении к Матери распространена повсеместно; корейцы привнесли в этот конфликт очень интересный для интерпретации (безотносительно психоанализа) компонент – асимметричность негативных переживаний и ревности. Мать, по-видимому, понимает, что отчим не воспринял её дочь как сексуальный объект, несмотря на недвусмысленно мотивирующее поведение скоро взрослеющей падчерицы.
Фигура Матери даже в посмертной ипостаси “Gidam” представляет отнюдь не деспотической Клитемнестрой [Κλυταιμνήστρα] – она искренне любит свою плоть от плоти, в чём и признаётся, уже истекая кровью на обочине автотрассы.
Для обретения статуса восполненности, дочь влюбляется в психотерапевта, - эта любовь тех, чьи судьбы схожи; они пережили пограничное состояние между жизнью и смертью, и в последней - воссоединяются.
Итого: все счастливы, потому что мертвы не сначала, и не в завершении, - живее всех живых, потому что natura sic voluit.
Если братья по расе и кровные враги с 本州 / Хонсю населяют клиники сенобитами в белых халатах, вроде Мураки из Yami no Matsuei / 闇の末裔, врачами-вредителями и онрио замученных во имя науки пациентов, то Чжеонг Беом-Сик, корейский режиссёр, по-видимому «сочинил» Оправдание Клиники, по экспрессии сопоставимое с «Критикой и клиникой» Делёза.
А именно, в клинике происходит практически всё, что мы вычитываем из памятников письменности: «Эпитафия» - мелиорация почвы Традиции, истощившейся от аграрных инициатив модерна (всё срыть!). Тем не менее, почти в самом начале фильма мы видим, как один из центральных персонажей видит на лестнице готового к сносу здания клиники мёртвую сороку.
Для справки: в Корее сорока – одна из священных птиц, её присутствие, поведение и внешний вид обладали мантическим значением. Sic, в кратком этнокультурологическом описании Кореи читаем: признаками грядущих событий считали также появление и исчезновение некоторых животных, их поведение, характер и время их крика. В древней Корее основными объектами наблюдения были корова, лошадь, собака, курица, кошка, сорока, ворона, паук, муравей и змея.
А из народной сказки можно узнать и астрологическую экстраполяцию фигуры Сороки:
ОТКУДА МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ В
ЗЯЛСЯ?Жили давным-давно две звезды Кенну и Чинне. Солнцу прислуживали. Кенну пастухом был, стадо пас, а Чинне - ткачихой, холст ткала. Полюбили друг друга звезды. Разрешил им Небесный владыка пожениться. И зажили они счастливо. Всегда были вместе, ни на минуту не разлучались, и казалось, что счастью их не будет конца. Но вот перестал пастух Кенну печься о своем стаде, а ткачиха Чинне - холст ткать. Рассердился Небесный владыка, решил их наказать. Разлучил. Кенну отправил на западный берег реки Ынхасу [Серебряная река, Млечный Путь], Чинне - на восточный. Приходилось теперь бедным звездам целые полгода идти, чтобы встретиться. Да и то пробыть вместе удавалось всего одну ночь. А задержись они - могут опоздать на ежегодный смотр, который Небесный владыка звездам устраивает. К тому же переправиться через Серебряную реку можно лишь по Сорочьему мосту, а сороки, как ни спешили, быстро построить его не могли. Уж очень долго ветки для моста искали. Всякий знает, какие бывают сороки плешивые в седьмом месяце года. Это оттого, что они ветки на голове носят для Сорочьего моста.Ещё релевантная цитата, на этот раз о мифическом космогенезе в дальневосточной Традиции, - это Маньчжурия, совместившая множество влияний и с Юга, и с Востока:
Увидятся звезды - радости конца нет, но горько им расставаться. И плачут они, слезами обливаются. Землю обильным дождем орошают. А бывает, и слез нет, так велико их горе! И тогда приходит на землю засуха. Мучается земля от неутоленной жажды и вместе с влюбленными звездами стонет и жалуется.
В озере Булхури омо в горах Голминь шаньянь алинь (кит. Чанбайшань) купались три небесные девы: Энгулэн («добродетельная дева»), Чжэнгулэн («правильная дева») и Фэкулэн («буддийская дева»). Самая младшая, Фэкулэн, находит по возвращении с купания красный плод, который небесная сорока положила (снесла?) на её одежде. Съев этот плод, она забеременела, не смогла подняться в воздух и родила сына, который тотчас же начал говорить. Сын отправился вниз по реке Тумэнь, был найден людьми, которым он объяснил, что получил от небесного владыки наказ установить в этой стране мир. Он получил имя Букури йонгсон (Букури - название горы, йонгсон - «герой»). Букури йонгсон считается прародителем императорского дома Цин и получил титул «горокинга мафа» (кит. Юань-цзу; «отдалённый предок»).В дальнейшем- очень сильный, эффектный видеоряд, почти нетронутый компьютерной графикой – ареал клиники постепенно заполняет природой. Улитки, светлячки, палая листва, тени от веток на окнах, и множество людей, из плоти и крови, не испытывающих ощутимого дискомфорта от присутствия нездешних существ. Не потому, что медики-материалисты, потому что – естествоиспытатели; не-объяснимость того, или Иного феномена для них – лишь неуспех терапевтической методологии. Большую часть персонажей это и губит, - пришлые из Страны Мёртвых за очень редким исключением не прощают неверия в их чудотворчество.
Отразившееся в предании почитание маньчжурами сороки как птицы - духа предков, возможно, соответствует более поздней стадии развития М. м. (сорока заместила собой образ вороны). Другие циклы преданий связывают обожествление сорок с тем, что другой родоначальник дома Айсинь гиоро во время военных столкновений был спасён сороками от смерти от рук врагов. Таким же образом был спасён воронами Фаньца (Фаньча), потомок прародителя. Вороны указали Нурхаци, объединителю маньчжуров, путь к спасению.
Важно заметить, что в «Эпитафии» незанудным образом развёртывается повествование от каждого действующего лиц: сценарист и режиссёр отказались следовать типичной стратегеме азиатского кинематографа – сразу всё не рассказывать, давать ёмкие и шифрованные подсказки, в финале непременно оставляя интригу, для сиквела, известно что не снятого, или рассказывающего голосами персонажей о совсем другом.
Во-первых, мстительный дух, под именем Онрио известный в Ниппон, в Эпитафии всего один – в результате неудачной операции на мозге убитый пациентом врач Ким Д
онг-Вон. В отличие от микроконтинентальных духов, предпочитающих бестелесность, дух выдающегося нейрохирурга вселяется в тело жены, - Ин-Юнг, ставшей после это воспринимать самоё себя как вдовца, видящего покойную супругу без тени, в течении целого года. На лекциях, якобы прочтённых покойным, вдова прямо заявляет, что одержимость [духами] в традиционных культурах считалась объяснением психических расстройств; беспорядочные убийства, совершаемые ею, в данной ситуации не более и не менее, чем имманентность умершего, - жившего и способного умереть. В манифестационистских культурах – умереть неоднократно, ровно столько раз, сколько «требует» того цикл и внешние условия (своевременное погребение, почтение как к умершему и др.).Так вот, в маньчжурской и других религия континентальной Азии в модусе «шаманизм», бытует сложная система коммуникации с духами, некогда бывшими человеческой душой, включая и души умерших. Эти духи - хуту, большей частью злобны, коварны, часто опасны для человека. Считалось, что они возникают из блуждающих душ людей, умерших насильственной смертью или вдали от родных мест (ср. кит. гуй). Ким Донг-Вон был убит японским солдатом, согласившимся на экспериментальную операцию, именно вдали от Родины, причём, в стране враждебной, - Японии, 1942 года.
Этим и определяется характер взаимоотношений духа с окружающими, - духу безразлично, где и как актуализировать свою смертоносность, - до тех пор, пока его бессознательный медиатор пребывает в неведении. Но вот являются японские солдаты во главе с офицером, и последний расколдовывает Чёрную Вдову – нет, не она умерла, погиб муж, чей дух таился в ней, и просил его остановить.
В данной ситуации просьба «остановить» семантически обратное безмолвному прошению Садако Ямамуры, - быть убитой, чтобы оказаться в колодце, и оттуда «диктовать» Волю Бытия, - покончив с собою, темперировано уничтожать Мiр. Просьба Донг-Вона – упования придерживающегося и сдерживаемого традицией духа, не желающего вредить по инерции.
Тем не менее, порча, занесённая им и его вдовой в прологе, и развёртывающаяся в финале, навлекает на скромную, затерянную в пригородном лесу, клинику, фатум приюта резидуального сакрального. Подразумевается, что с остальными предприятиями при Минздраве, который предупреждает, но сделать ничего не может, ситуация аналогичная, но фильм не о них. «Сквозная» линия сюжета, почти бездеятельная и созерцательная – рассказ от лица студента-недотёпы, в будущем также профессионального нейрохирурга и преподавателя. В юности он был «поженен» на дочери директрисы клиники, совершившей суицид вместе с возлюбленным.
Бессознательно чувствующий влечение к трупу в морозильнике морга Парк Чжунг-Нам, - любящий рисовать, а не анатомировать, - «обручается» с покойной невестой. Аналогия с “Tim Burton's Corpse Bride” (2005) – внешняя, в Традиции всё решается причастностью Роду. Матушка покойной желала свой дочери достойного посмертия, - прочный брачных уз, детей и сопутствующих семейных благ; жених слабовольный и несообразительный как нельзя лучше подходит для того, чтобы осчастливить духа, покинувшего тело, изнутри полное чёрной воды (ср. Стикс, Ахерон в эллинском Аиде), и облепленное спутницами всех утопленников / утопленниц – улитками. Как бы то ни было, Чжунг-Наму было суждено прожить ещё 37 лет после того, как он символически и мистериально «умер», - в эпилоге он, уже выдыхающий пар изо рта (мертвящий холод) он говорит явившейся забрать его туда супруге, что верит в её благожелательность. «Ты всегда была на моей стороне».
Центральная часть повествования нами подробно не рассматривается, в силу того, что там вполне предсказуемым для современного кинематографа, включительно азиатский, «вылез» психоанализ. А именно, мы наблюдаем сеанс психотератии для малой [юной] аватары Электры – в азиатской мифологии подобных персонажей почти не встречается, только в рамках заимствованного нарратива. Между тем, как мстительность Дочери Отца по отношении к Матери распространена повсеместно; корейцы привнесли в этот конфликт очень интересный для интерпретации (безотносительно психоанализа) компонент – асимметричность негативных переживаний и ревности. Мать, по-видимому, понимает, что отчим не воспринял её дочь как сексуальный объект, несмотря на недвусмысленно мотивирующее поведение скоро взрослеющей падчерицы.
Фигура Матери даже в посмертной ипостаси “Gidam” представляет отнюдь не деспотической Клитемнестрой [Κλυταιμνήστρα] – она искренне любит свою плоть от плоти, в чём и признаётся, уже истекая кровью на обочине автотрассы.
Для обретения статуса восполненности, дочь влюбляется в психотерапевта, - эта любовь тех, чьи судьбы схожи; они пережили пограничное состояние между жизнью и смертью, и в последней - воссоединяются.
Итого: все счастливы, потому что мертвы не сначала, и не в завершении, - живее всех живых, потому что natura sic voluit.
Комментариев нет:
Отправить комментарий