суббота, 11 июля 2009 г.

くそ忌々し, 吉利支丹!


В качестве торжественного закрытия темы креационизма в Японии.

Известно, что к западному христианству в Японии и поныне относятся в диапазоне от настороженного до враждебного: четыре века религиозной и социокультурной интервенции были полярно противоположны тому, что постулирует, предписывает и укрепляет традиция. А именно – это было миссионерство креационизма; православие и, в частности, манифестационисты-исихаты до микроконтинента (важный геополитический фактор) не добрались, иницитиву захватили сплошь католики и протестанты. Голландцы, с самого начала преследовали цель – добиться от доминирующего сёгуната льгот в области торговли; и, теперь настало время разоблачить этот коварный иезуитский план™,

Как и его предшественник Тоётоми Хидэёси, Иэясу поддерживал торговлю с другими странами, но очень подозрительно относился к иностранцам. Поначалу он хотел сделать Эдо главным портом, но впоследствии, после того, как понял, что европейцы предпочитают порты на острове Кюсю и после того, как Китай отверг его планы официальной торговли, он решил усилить контроль в данной сфере, и разрешил торговать определёнными товарами только через конкретные порты (политика сакоку).

«Христианская проблема» состояла, фактически, из проблемы управления христианскими даймё на острове Кюсю и торговли с иностранцами. В 1612 г. всем вассалам сёгуна и жителям земель, принадлежавших Токугава, было приказано отречься от христианства. В последующие годы репрессии против христиан и ограничения на торговлю с иностранцами всё время усиливались: в 1616 г. число открытых для торговли с иностранцами портов уменьшилось до Нагасаки и Хирадо (порт на острове к северо-востоку от Кюсю), в 1622 г. сёгунат казнил 120 миссионеров и новообращённых, в 1624 г. была запрещена торговля с Испанией, в 1629 г. были казнены тысячи христиан. Наконец, в 1635 г. вышел указ о запрете японцам покидать пределы страны и о запрете уже выехавшим возвращаться. С 1636 г. иностранцы (португальцы, впоследствии голландцы) могли находиться только на искусственном островке Дэдзима в гавани Нагасаки.

После восстания в Симабара в 1637 – 1638 гг., поднятого угнетаемыми экономически и притесняемыми религиозно христианскими самураями и крестьянами, христианство в Японии было окончательно разгромлено. Выжили лишь незначительные, глубоко ушедшие в подполье группы верующих. Вскоре после этого были разорваны отношения с Португалией, а члены португальской дипломатической миссии были казнены. Всем подданным было приказано «зарегистрироваться» в буддистском либо в синтоистском храме. Голландцам и китайцам было разрешено пребывание, соответственно, на островке Дедзима и в особом квартале Нагасаки. За исключением незначительной торговли некоторых внешних даймё с Кореей и островами Рюкю к юго-западу от японского архипелага, после 1641 г. все контакты с иностранцами были ограничены портом Нагасаки.
Как же в данных условиях добиться от непоколебимого сёгуната желаемого? - да, только Революцией. Христианство в Японии очень скоро стало прерогативой черни, распространяемое через шудр (служащих) у аристократии. Одну из ключевых партий в деструктивном процессе модернизации блестяще сыграли женщины:
Хосокава Тама [Hosokawa Tama / 細川玉], в исторических хрониках и учебниках средних школ именуемая Хосокавой Гараси [Hosokawa Garasha / 細川ガラシャ 1563, 25 августа (17-ой день 7-ого месяца японским календарем) – 1600, точная дата смерти не известна] потомственная «герцогиня», дочь тимократа Акечи Мицухидэ [Akechi Mitsuhide]. В девичестве Тама, она получила имя Гараси, как производное от имени, данного по крещению, Gracia [Грейси, Грэйс, - Милосердие]. Была выдана замуж за Тадаоки Хосокаве в возрасте пятнадцати лет; брак был, в принципе, успешен, - семья обогатилась пятью (или шестью?) детьми. В июне 1582-го, ее отец Акечи Мицухай предал и убил своего, и супруга дочери, сюзерена - Оду Нобанагу. Впоследствии, Тама стала известна как «дочь предателя». Не желая разводиться с нею, Тадаоки выслал её в деревню Мидоно, находящуюся в горах Полуострова Танго (ныне префектура Киото), где она скрывалась до 1584. Когда страсти вокруг убийства вельможи отцом Тамы поутихли, Тадаоки вернул жену в родовое поместье, при условии не покидать крепость в Осаке ни под каким предлогом.

Между тем, одна, самая близкая телу и душе хозяйки служанка Тамы происходила из христианской семьи; с помощью мужа, внештатного проповедника Такаяма Укона, горничная сумела убедить мать семьи Хосокава отказаться от веры предков и принять крест. Тем более, что муж, в виду обострения ситуации на внутренних фронтах, к супруге охладел; одним предательством меньше, одним больше, только господь всепрощающ, между тем, как родовые боги зачастую практикуют принцип «бей своих, чтоб иные боялись».
Весной 1587 Тама сумела тайно посетить церковь Осаки, и несколько месяцев спустя, когда она услышала, что Тоётоми Хидеоси [Toyotomi Hideyoshi] провозгласил декрет против христианства, изъявила желание немедленно пройти таинство крещения. Поскольку она не могла покидать дом, ее крестила присная и она получил имя Грэйс.
Спустя некоторое время, её муж погиб в междоусобице, далее след её в истории теряется, и начинаются домыслы.

Вот о них и расскажем.
В эпоху Предания демоны селились племенами в локализованных, созданных Первейшими эксклюзивно для них ареалах – дремучих зарослях бамбука, в щелях скал, в непролазных топях, - человека к себе не подпускали и сами неохотно выползали-выпрыгивали с насиженных мест, где, погружённые в сладко-тягостную дрёму, созерцали Абсолют, дышали Им и мыслили Его. Изредка покидая родной ландшафт, чтобы учинить карательную операцию по заказу заезжего колдуна или слёзно молившей их в предсмертной агонии женщины, - то было устранение Избытка, уравновешивание сил и стабилизация ситуации.
Заметим, что это не зло в т.н. собственном смысле слова; для последнего, как и для всего «собственного», нужен субъект, в любой парадигме единственно обладающий целью и сознанием целесообразности. Способный, таким образом, сделать вывод – это хорошо, это – хуже, а вон то – хуже некуда, подлежит элиминации. Традиционная демонология таковых выводов не делает, - она рассказывает историю, подразумевая, что референт и реципиент воспримут эти сведения, как комплексную объективную данность.

Это уже в прото-модерне, христианском креационизме, богословы заговорили о моральном содержании природы, начав с Августина Аврелия (не у всех тварей судьба одинакова…) и завершая «диатрибами против жаб, змей и [чёрных] кошек» воинствующих апологетов.

Стоит упомянуть, что на микропарадигмальном уровне структуры, фольклоре, не только на Дальнем Востоке, но и в Европе, демонизм превосходно обходился без итожащей морали и этики. Собранные Клодом Сеньолем в книге “Les évangiles du Diable, selon la croyance populaire” народные сказания о Дьяволе – компиляция анекдотов из жизни могущественного существа, по недоразумению оказавшемся в кругу «тварей божьих», и дезориентированного, с одной стороны, занять мало-мальски консистентное положение в данной системе координат, а с другой – инициативами окружающих его существ низкого происхождения, стремящихся отделаться от него во чтобы то ни стало.
Sic, одна из историй свидетельствует, как однажды Дьявол вселился в тело девушки на выданье, и в процессе ритуала экзорцизма «вторженец» из инфернальных миров поставил условие – он покинет захваченную тушку в том случае, если ему предоставят чьё-либо живое тело для последующего применения. Кюре, проводивший процедуры изгнания, предлагает «выйти» через глотку девицы и вселиться на полных правах арендатора в пономаря, – через анус (вероятно, пономарь от страха так сжал зубы, что между ними иголка не прошла бы). Смущённый бес вынужден был, в буквальном смысле, сквозь землю провалиться. (N.B.подобные легенды зачастую крайне плохо сказываются на здоровье персонажей: большинство побывавших в объятиях, изнутри или снаружи, Сатаны в скором времени умирают от «неведомой болезни»).

Поясним один существенный нюанс – в данной ситуации изобретать вариации на тему «если бы, да кабы», Дьявол-де, мог быть «умнее», а провинциалы – менее находчивы, - неуместно; в пределах «немного приукрашенной архаики» нет ничего, за исключением заданного сюжетом / фабулой нарратива. Это чистому креационизму, в котором, разумеется, уже не находится места спасению [улучшению ситуации] и самих демонов, и «злокозненных диаволопоклонников», Дьявол, собственно, нечеловечески умён, властен в равной степени над φύσις и τέχνη, настолько прекрасен, что совращает даже ангелов и святых. И так далее, лестные эпитеты и комплименты можно расточать до бесконечности.

Завершается всё это на гностической экстраполяции, о чём постулирует в конспектах мистической интуиции Кроули, напр., – Иалдабаоф с Хоронзоном укореняются в современной культуре, «окормляемой духовно» креационизмом, как единственные (повторимые много-много раз в аватарах различной конфигурации, функциональности и in der gewissen Bedeutung) Отцы, а всё Знание, что мы располагаем о Христе, относится прежде всего, к Антихристу. Как и говорил преподобный Зосима Соловецкий: «Когда услышите, что пришел на землю или явился на земле Христос, то знайте, что это Антихрист».

Samurai Reincarnation [魔界転生 / Makai Tenshō, 1981] Киндзи Фукасаку (Kinji Fukasaku) повествует о том, как демоническая экспансия осуществляется благодаря, а не вопреки христианизации. Вполне согласно доктринам Князя Мiра и Эгона фон Петерсдорфа:
Уже анализируя базисный для Христианства текст св. Писания, мы придем к убеждению в том, что предметом религиозного поклонения Христиан должно являться Зло во всех его проявлениях или то, что декларируется как Зло, являясь на самом деле движителем прæдестинированной деградации. В случаях, если в определенных контекстах Зло временно не присутствует (а значит нет возможности назвать его имя, что и составляет технику культа), св. Писание декларирует его, называя Злом то, что вне такого называния оставалось, соответственно, неназванным и могло бы атрибутироваться как Добро, и вслед за тем, как правило, повторяет имена Зла, соответствующие этому только что декларированному. Называния Зла таким образом в св. Писании находится на порядок больше, чем классификации имен определяемого св. Писанием Добра.
Подробнее о том, как происходит:
Осознав, что на почве враждебной ему (и Ему) манифестационистской Традиции христианину можно прижиться только одним способом – стать абсолютизируемым Злом, полюсом, концентрирован и целенаправленно борющимся с Традицией, Амакуса Широ становится радикальным субъектом, первым среди неравных, но иерархии. Расшатываемой и, в конечном итоге, рухнувшей иерархии. Но, прежде следует изобразить письменный портрет исторической личности.

Амакуса Широ [Сиро] [Amakusa Shirō / 天草 四郎, прибл. 1621 - 12 апреля 1638] также известный как Масуда Широ Токисада [Masuda Shirō Tokisada / 益田 時貞] - инициатор Восстания Симабара [Shimabara]. Будучи сыном прежнего главы клана Кониси Масуда Дзинбей [Konishi Masuda Jinbei / 益田甚兵衛– прибл. переводится как «отважные защитники плодородных рисовых полей»], Широ родился в Ками-Амакуса [Kami-Amakusa], известном как Кумамото; уже в юности, - а прожил он всего 17-18 лет, ангажирован «оргкомитетом» Симабара как "Четвертый Сын Небес" [выразившись птичьим языком – “Квартой»], чьё оявление предсказывалось иезуитским епископом-миссионером, св. Фрэнсисом Ксавье. Что означало – предназначенным быть персонификацией Мессии, возвещающим Новый Завет в Ямато. 百姓 уверовали в него, как в воплощение Спасителя, обещанного о. Фрэнсисом Ксавье; сыном божьим, рожденным на родной им Земле; также, фольклор уверяет, что Широ был чудотворцем. Широ погиб при обороне цитадели Хара. Его отсечённая дайто голова была водружена на пику, и пронесена на триумфальной процессии в Нагасаки; позже она становится одновременно святыней островных «катакомбных» христиан и символом угрозы потенциальным мятежникам.
Незадолго до казни Широ составил поэтический некролог, озаглавленный как "Ныне те, кто осаждён вместе со мной в крепости сей, да войдут со мной в Царствие Небесное".

A propos, в англоязычной Википедии зачем-то написали, что Широ будто бы «перешёл на сторону Тьмы», хотя на протяжении всего фильма он периодически предлагает воссоединиться под эгидой Христа против синтоистов. Ставший бессмертным демоном, Широ практикует чёрную магию и некромантию: первой он воскрешает уже знакомую нам Грэйс Хосокаву. В контексте тотального рессентимента (знаменующего собой смену парадигм по-вестерновому) характерные черты Хосокавы по-археомодерновому «переврали», - муж якобы насмехался над её целомудрием (хотя какое там целомудрие при детях числом пяти); женщина не прощает язвительных замечаний о бесплодии и фригидности. Аналогичным образом, сыграв на имманентных женскому естеству чувствах, Широ возвращает инфернальной особе по-человечески обаятельный образ: до этого физическое воплощение Хосокавы было не более привлекательным, чем Идзанами в период пребывания в Стране Мёртвых: сочащийся гноем труп, облачённый в лохмотья. Существенно также, что Широ называет Хосокаву «не упокоённой с миром», намекая, что обратно в иерархию «вечно» дремлющих духов предательницу во имя Христа не пустят.


Далее происходит «косвенное убийство» (подстрекательство и подлый удар по особо болевой точке) легендарных героев, заставших не лучшие для себя времена. Это Миямото Мусаши, непревзойдённый мечник своей эпохи, уставший от бесчисленных поединков и уединившийся в затхлой пещере; Ишун – буддистский священник, прославленный своими ратными подвигами – теперь он грезит о некрофилических оргиях; для шпионажа и прочих «тонких» заданий – виртуозно владеющего мечом сельчанина Киримару; в финальную схватку с антагонистом – малым сотером вступает захваченный позже остальных Таяма Ягу, придворный эксперт по оружию, тактик и стратег. Окружив себя элитной гвардией, Широ отправляется мстить за тридцать семь тысяч христиан, бесславно павших в ходе подавления мятежа Симабара; чтобы представить заурядный (таковые случались раз в десятилетие) мятеж ни больше и не меньше – вос-станием, восстановлением так называемых прав и свобод, Амакуса сакрализует его.
Внушив наследнику престола Токугава иллюзию, что поражаемые его стрелами загонщики – сами олени, Широу превращает царскую охоту в сеанс коллективного гипноза. Семерых смертельно раненых по его же совету приколачивают к крестам, - в сюжете не дано ни одного намёка, что это были новообращённые. Но Широ это не останавливает, его целью является фундаментальный парадигмальный сбой. Две трети сюжета, который мы, разумеется, пересказывать не станем, посвящены этому.

Undead Миямото

Собравшаяся оплакать казнённых ни за что толпа поначалу читает буддистские сутры и колотит камнями о камни, стирая кожу на мозолистых руках – простейший «ритуал скорби». Появляется Антихрист, и внушает, опять-таки, женщине, религиозную экзальтацию. То, что женщина обнажает грудь и истошно вопит – вполне умещается в христианскую гетеродоксальную (не еретическую доктрину). Вот что пишет Мирча Элиаде об этом феномене:
Вдохновленное идеалом vita apostolica, это народное религиозное движение напоминало вальденсов, которым было присуще неприятие как мира, так и католического духовенства. Возможно, некоторые из бегинок предпочли бы обитать в католических монастырях или, по крайней мере, не отвергли бы духовного наставничества доминиканцев. Так, например, Мехтхильда Магдебургская (1207-1282), первая женщина-мистик, оставившая сочинения на немецком языке, называла св. Доминика "своим возлюбленным Отцом". В трактате "Свет Божественной благодати" Мехтхильда использует мистико-эротическую символику брачного союза. "Ты во мне, а я в Тебе". Она утверждает, что слияние с Богом способно освободить человека из-под власти греха. Гибким и добросовестным умам данное утверждение само по себе не представлялось еретическим. Действительно, некоторые Папы и многие богословы отдавали должное набожности и рвению бегинок. Однако в большинстве своем, особенно начиная с XIV в.
Папы и теологи были склонны обвинять бегардов и бегинок в ереси, и, по традиции, в оргиях, свершающихся по наущению дьявола. Но истинная причина их преследования заключалась в ревности духовенства, предпочитавшего видеть в благочестии бегинок и бегардов лишь гордыню и лицемерие.
Согласимся, что религиозная экзальтация действительно неоднократно приводила к инакомыслию и даже, с точки зрения церковных властей, к ереси. Впрочем, в XIII-XIV вв. еще не существовало четкой границы между ортодоксией и инакомыслием. С другой стороны, некоторые религиозные сообщества выдвигали непосильные для человека требования к его религиозной жизни. Церковь, чувствуя опасность подобного идеализма, жестоко его карала, тем самым упуская шанс удовлетворить потребность верующих в более искренней и глубокой христианской духовности.
Итак, сломив ограду, «массы народные», созерцавшие сверкающие кресты с новоявленными великомучениками, бросаются отвоёвывать у традиционных изуверов святыни; Широ подливает масла в огонь, вознося над толпой копьё с насаженной на острие головой саибан'нина [裁判人 – судья от сёгуната]. После чего, революционный класс несётся по дороге к Эдо с факелами, кольями и топорами резать и жечь осточертевших господ. В отличие от дегенеративных псевдомифов, сродни «Ленин на броневике», Амакуса Широ рулит пассионариями дистанционно. Во-первых, благородное существо, несущий не мир, но меч, - не ровня буйной черни; во-вторых, человека в состоянии архаики, и далее – премодерна, вовсе не обязательно «вести», контролировать и координировать; достаточно подбросить удачный «повод», чтобы толпа озверела, и работала как цельный организм, сметающий и пожирающий, подобно «песчаному червю» из “Дюны” Герберта, всё на своём пути. Гвардия из ста мечников и приблизительно того же количества стрелков не смогут против многотысячной толпы что-либо сделать: крестьянство, вайшьи и шудры попросту их завалят собственными трупами, что в 魔界転生 и представлено.

Обратим внимание на то, что представителям высших каст Амакуса Широ сулит те же «скромные счастья». Миямото желает слушать «песню флейты» дочери кузнеца Мурамасы вечно; Ишун – сношать трупы кавайных девочек; госпожа Хосокава жаждет супруга, обожавшего и обожествлявшего её (таковым становится глава Токугавы, Тадаоки), - всё это включено в ритуал соблазна, осуществляемый Широ. И только Киримару, «чистый архаик», оказывается вытянут обратно в традицию из сферы господства радикального субъекта модерна, за что и гибнет от магии Широ.

Ishun не прощает

Хосокава хотеть

Человеку модерна, напротив, требуется умопостижимая и основательная мотивация, чтобы пошевелить пальцем (на курке), - и потому, от XVI века руководители мятежей и революций были вынуждены с уленшпигелевским задором и фурором интеллектуала «говорить и показывать», ставшим невыносимо требовательными массам. Собственно, революция в России удалась не в последнюю очередь потому, что народы Империи с лёгким сердцем и отсутствующим [на рабочем месте – у станка и плуга] умом приняли новое ярмо взамен старому, не различая веса и того, и другого.

Заседание Традиционалистского Катехона

И, в завершении эссе о Реинкарнации Самурая, - несколько слов о сотериологии.
Антагонистом Антихриста, наиболее близкого к Христу, в Makai Tenshō выступает наследник клана Ягу, рода военачальников и полководцев. Ягу Дзюбеи, побеждает в данном диспозитиве РС средствами и методами Традиции. Упоминаемый выше Сэнго Мурамаса [千子 村正 / Sengo Muramasa] выковывает последний свой клинок, и апробирует его со словами «Если встретишь бога – это меч убьёт и Его». Буддистская доктрина «встретишь бодхисатву – убей бодхисатву» в «Реинкарнации» получает буквальное воспроизведение: ставшие бессмертными мертвецы, - по существу, «апостолы», уничтожаются Дзюбеем так, чтобы не восставали больше никогда, - это «испорченные» модерновым демонизмом существа, функционирующие лишь в одном модусе, и только на отведённое им время. Не то, что демонизмом манифестационистским – в ситуации премодерна демоны ничего не хотят и никому ничего не должны. Всё у них есть :3
Ну, а Широ в финале отсекают голову, после чего, испечённый в пламени горящего Дворца, обители сакрального, Терафим манифестирует, что они с Ягу Дзюбеем ещё неоднократно свидятся, и мало ли – он победит, а может быть и нет.
Трепещите, ничтожные!

P.S. Кстати, на Амакусу Широ в исполнении Кендзи Савады necrolfus похож, хихихи. Где там наша археомодернистская бензопила?  :з



вторник, 7 июля 2009 г.

Реминисценция - 裏返しが利く


Хороший, достаточно хороший, смыслам обильный фильм; иллюстративный ряд Знамений Времени, как они даны в преломлении поп-культуры. Гораздо лучше, чем унылые фрейдо-экзистенциалистские шняги признанного публикой столпа азиатского кинематографа Тераяма Судзи (то-то же духи, представленные в виде актёров театра Кабуки [歌舞伎], вовсю потешаются и глумятся над персонажами «Пасторали» и «Лабиринта травы»). В творчестве последнего имярёка семантику приходится вытряхивать насильно, многое додумывая самому, но, - сколько можно изобретать ребусы для практики головного и спинного мозгов, когда как безвестные [для широких кругов] коллеги «авторитетов» говорят и показывают всё, о чём мы хотели знать, но опасались спросить.
Почему опасались – см. далее.