Сначала несколько фраз о «Jôhatsu Tabinikki».
Доброе и элегантное кино про дни и ночи мёртвецов. Вовсе не зловещих – их и так понабежало-понапрыгало тут и там, кишмя кишат. Это тоже знамение времени: чем больше аффектаций живых, тем суетливее и энергичней становятся трупы. Непреходящий успех фильмов про зомби и горстку выживших тому свидетельство: из года в год бюджет подобных произведений пост-искусства становится всё толще, а сборы растут в темпах инфляции рубля. Антропоцентризм предписывает человеку видеть во всём себя обожаемого и даже изредка обожествлённого, - умирать не так страшно, быть может и весело, коль скоро ещё можно пошевелиться.
Пока не надоест. Но сегодня мы не об этом. Когда наболело всё – только об иных.
Несколько жаль, что подобные «Jôhatsu Tabinikki» красоты в настоящее время смотрятся каталогом арт-банальностей, - спустя десятилетия подражаний сюрреалистам и Магритту в частности. Проще говоря, теперь каждый может увидеть это в любом из т.н. «арт-блогов» (популярный индекс); так и с JT – скромное очарование ландшафта, где под каждой превосходно сделанной безделушкой написано бессмертное с 1928-го года «Ceci n’est pas une…» — «Это не…» (трубка. Телефонная, например).
Поговаривают, что это психоаналитический фильм: развесистая иллюстрация к азиатскому бессознательному с двусмысленной "клюквой" (лирическая линия). Это они напрасно, если это и бессознательное, - или слишком изящное по сравнению с европейским, в котором скелеты из шкафа вываливаются и не-ритуальное поедание экскрементов; или это решето, где чудеса – нет БС там,
интерпретировать нечего. Гораздо ближе к происходящему на экране – предсознательное: только не это ваше, репрессивное по Лакану. Европейское БС уже заткано пауками, именно потому что выметать сор из этого мрачного угла стало некому: проще «разувать» глаза, «развешивать» уши, разевать рты, утолять информационный и рефлекторный голод, существовать.
Великого и ужасного Владимира Ивановича Сно тревожил один существенный и онтологический вопрос: как наполнить себя содержанием? Он был ретушёром, мы думаем, очень хорошим ретушёром, он знал и любил своё чёрное (и белое) дело.
Центрального персонажа «Странствий души» («Одиссея» в данном случае не вполне адекватный перевод – Улисс возвратился в «есть», безымянный писатель – в «не-есть» Парменида) заботит другой вопрос – как перестать исчезать и исчезнуть «насовсем». [К слову, буквальный перевод заголовка: "Путевой дневник исчезающего"].
За этим он едет в страну мёртвых где-то не слишком далеко от столицы 日本国: там его ждёт невеста, - он знает о ней ровным счётом ничего, или слишком много. Была ли встреча фатальной, или нет, нам то неведомо, тем не менее, встреча не «трясёт» нарратив, чтобы оттуда низвергся лавиной смысл, как это чаще всего и бывает в европейской экранизированной истории. И так все час-сорок-четыре-минуты: здесь не рады накатывающей сути, Кстати, слово «экранизация» также может быть интерпретируемо как «изоляция», - помещая смысл по ту сторону экрана, подразумевается, что вовне его уже нет, ну, почти нет.
Просматривая один за другим саспенсы без узких коридоров в лунном свету, скрипящих замков и улыбчивых призраков вместо отражения в зеркале только о то и ощущаешь – наконец-то освободился от уз рассудочности, логоцентризма и чего там ещё нам на погибель эти ваши Декарты придумали.
Да, лаканичная цитата обязательна:
Далее, «что тут у нас»? Однажды нам совершенно безапелляционно заявили, что у девочек с глазами больше всего остального на лице и юбочками выше панцу само выражение т.н. лица – за гранью добра и зла. Сущий вздор: уж мы-то знаем, что в дальневосточном расовом искусстве мультипликации грани добра и зла, хотя и неочевидны для европейца, - отшлифованы и определены, как нельзя точнее, соблюдая строгую осевую симметрию и пропорциональность. А именно, зло представлено наилучшим, исчерпывающим и компетентным образом в эталонных репрезентациях гинекократии. Это - Dai Mahou Touge (大魔法峠) и Bokusatsu Tenshi Dokuro-chan (撲殺天使ドクロちゃん).
Невероятно обаятельные своей искренностью с аутентичным этнокультурным контекстом: в Японии по сей день обыденная сценка девушки / женщины, бьющей юношу или мужчину – нечто фантастически смешное. Между тем, как в Европе вместе со средневековьем исчезает якобы дурновкусная манера смеяться над мужьями-рогоносцами, подкаблучниками и «пожилыми девственниками». Не говоря уже о жеманных юношах, испытывающих «священный» трепет перед Иной; вплоть до Нового Времени, - иными словами, - модерна, совладать с Ней было обязанностью, естественным порядком конституировалось «равноправие» не юридического порядка: что было бабе хорошо, мужику – смерть (прижизненный Адъ и перманентная погибѣль). Всё изменилось в XVII веке, когда женщина обрела экономический инструмент дистанционного управления мужчиной. Точнее, доминирующие социальные функции принялись осваивать мужчины, настолько привыкшие к манипуляции женщинами, что конструировали политическую, социальную и культурную механику по образам и подобиям феминного. Появляются государственные учреждения, разъединяющие то, что естественным образом воссоединялось, - под предлогом, что организаторам этих сомнительных институций лучше известно, как свести мужчину и женщину в брачных кандалах под заговорённые чёрно-магическим заклинанием венцы со встроенными микрочипами для зомбирования (да, это аллегория). Одной фразой – рождается сложная система посредников, контролёров, надзирателей, осуществляющих большую часть микро-актов, необходимых для начала, континуума да и завершения взаимоотношений мужчины и женщины. Напр., ювелирное дело весьма эффективно подстегнула необходимость изготовлять обручальные кольца в массовых экземплярах. В данной перспективе дисциплинарный диспозитив отличается сущей материнской заботливостью почти к каждому, кроме особо выдающихся отпрысков, при любом удобном случае дерзящих «мамке с ремнём».
Мы нисколько не отвлеклись от «Убойного ангела Докуро-тян»: в центре этого шестисерий
ного OVA именно «кровавая вражда полов» плюс – заметное невооружённым глазом разоблачение гинекократических тенденций по инициативе мужчин. Британские психологи сравнительно давно заметили, что миловидная женщина, похожая на ребёнка, мотивирует у мужчины включить модус «отцовства», защищать и беречь объект страсти. Ценители рорикона зачастую гораздо более целомудренны, чем избалованные гуро и прочей экзотикой зрители. Так, просмотр Ichigo Mashimaro [あっちへ行け] едва ли вызовет сексуальное возбуждение и «грязные» ассоциации, не нарушая, между тем, «правило 34»; сублимированная эротика здесь плотно встроена в общую конструкции сюжета и видеоряда, и она – отнюдь не стяжает внимание реципиентов.
И полная противоположность тому - Bokusatsu Tenshi Dokuro-chan; вызывающе назойливая сексуальность менее всего соотносится с заботой; это власть в модусе господства, со всей возможной беспощадностью побивающая власть дисциплинарную. Подробнее без иносказательного спойлера: центральный персонаж в будущем изобретёт эликсир бессмертия, якобы побочным эффектом которого было – прекращение развития девочек в 12 лет. Понятно, для чего – центральный персонаж наивно полагал, что свойственно продукту современной культуры, что двенадцатилетними девочками проще «рулить» - непростительная наивность, просящая булавы (и получающая её).
Явившиеся из будущего нимфетки с вполне зрелыми, отчасти пышными, формами его разубеждают: властожадные девочки установят на планете всей такой чудовищный диктат, что живые мужчины позавидуют мёртвым мальчикам.
Регулярно травмируя Сакуру (имя центрального персонажа, символично, что юноши) насмерть, Докуро-тян выступает в стереотипической роли пародии на Спасителя (микро-антихрист, ещё меньший, чем Малый). Провоцируя – убивать сразу, молниеносно воскрешать – чтобы опять провоцировать.
Зачем? Слишком сложный вопрос для 12-летней девочки; для неё, посланницы, предположительно Иалдабаофа (имя бога не упоминается ни в манге, ни в сериале, и это правильно) – ужас и террор суть проявление так называемой любви. Как и полагается благородным существам, требующим соблюдать ПРАВИЛА ПИЕТЕТА ПРÆДЕСТИНАЦИИ.
Характерно, что 1-й сезон умещается в четыре серии, 2-й – только две, причём в последней ангелические сущности опровергают жанровую директиву к финалу трансформировать цундере в их противоположность. За это следует выразить особую благодарность авторам, своевременно прервавших съёмки, надеемся, что навсегда: сиквелы наверняка скатились бы в область пошлой пародии и психологизмов уровня “Kannon”.
И ещё один немаловажный аспект: в Bokusatsu Tenshi Dokuro-chan крови не много, но очень много. В отличие от «классического гуро», - которое преимущественно представлено единичными artworks и в котором убийство с расчленением фигурирует чаще «проточной» и пр. крови, «баня», фонтан, река и прочие кровоёмы занимают приблизительно треть метража 撲殺天使ドクロちゃん, и в этом также проявляется матриархальная феноменология.
Вот что сообщают авторы инфернального домена Blud.pp.ru, в статье «Этимология понятия Блуд».
uge, также четырёхчастного OVA.
В этом сериале косвенно объясняется, каким образом происходит трансформация созданного феминизированными мужчинами ДД в диспозитив господства. А именно, подмяв мужское, вытеснив его от монарших атрибутов и дистанционного пульта, женщина сталкивается… с другой женщиной. Те средства и методы, которыми женщины оперировали в псевдо-мужском обществе [и культуре] враз перестают работать. Если в европейской идиоме гуманитарии могут состряпать красивую историю, как новые амазонки решают вопрос наследования и симфонии властей полюбовно, то у азиатов такая наглая ложь не прокатит. За тысячелетие до русских (чего?) императриц японская метаистория [«Кодзики» (古事記, «Записи о деяниях древности») и историческая хроника «Нихон сёки» (日本書紀, «Записанные кистью анналы Японии»)] наполнилась политическими триллерами на тему – как зловещая Жена глупого, да и мудрого Мужа съела.
Согласно этим традиционным источникам, женщине, стремящейся к власти, в отличие от мужчины, не обязательно обращаться в инобытийственную форму, - напр., в Онрио, японская мифология в переводах умалчивает, чем для страны обернулось десятилетие-другое женской деспотии. Известно одно – инспирированные Аматэрасу предпочитали заниматься войной с панмонголистским Китаем, а не любовью, - у них это лучше получалось, они лучше в этом разбирались. Ни одна из легендарных императриц не положила начало династии.
Гинекократы обманываться рады.
Dai Mahou Touge отвечает на вопрос в диспозитиве господства однозначно, апеллируя к вестерновой культуре; вывернув наизнанку поп-модерновую гомоэротическую субкультуру «фэнтези», авторы DMT создали достоверную картинку противоестественного – так бывает только на самом деле, «по-настоящему». А по-настоящему – значит неведома благая середина, бывают только крайности. Кавайный фашизм по сравнению с этим кошмаром действительно «очарователен», а по существу –беспомощен, ассимилирован с молодёжной антропоцентристской попкультурой.
Несведущие в мифологии и истории рецензенты называли 大魔法峠 квинтэссенцией цинизма, чего там и помине нет. DMT являет собой обычную, даже обыденную конфигурацию властных отношений, где основные акторы и функторы не «испорчены» представлением антропоцентристов и гуманитариев о том, каковой должна быть власть; конечно же, в их понимании Она должна быть экономной, как сама экономика – беречь человеческие ресурсы и ценить взаимную выгоду. Но здесь ВНЕЗАПНО пробуждается родовая память: олимпийские боги, провозглашавшие себя богами римские императоры и аристократия эпохи средневековья, чья родословная корнями углублялась в античность – не щадили никого и ничего. И всё, за что они снискали проклятие модерна (Просвещения) бесконфликтно совмещалось с прямодушной добродетелью, не имеющей ничего общего с современной благотворительностью и меценатством.
Прим. [*] Екатерина II в девичестве - София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская, так-то.
Доброе и элегантное кино про дни и ночи мёртвецов. Вовсе не зловещих – их и так понабежало-понапрыгало тут и там, кишмя кишат. Это тоже знамение времени: чем больше аффектаций живых, тем суетливее и энергичней становятся трупы. Непреходящий успех фильмов про зомби и горстку выживших тому свидетельство: из года в год бюджет подобных произведений пост-искусства становится всё толще, а сборы растут в темпах инфляции рубля. Антропоцентризм предписывает человеку видеть во всём себя обожаемого и даже изредка обожествлённого, - умирать не так страшно, быть может и весело, коль скоро ещё можно пошевелиться.
Пока не надоест. Но сегодня мы не об этом. Когда наболело всё – только об иных.
Несколько жаль, что подобные «Jôhatsu Tabinikki» красоты в настоящее время смотрятся каталогом арт-банальностей, - спустя десятилетия подражаний сюрреалистам и Магритту в частности. Проще говоря, теперь каждый может увидеть это в любом из т.н. «арт-блогов» (популярный индекс); так и с JT – скромное очарование ландшафта, где под каждой превосходно сделанной безделушкой написано бессмертное с 1928-го года «Ceci n’est pas une…» — «Это не…» (трубка. Телефонная, например).
Поговаривают, что это психоаналитический фильм: развесистая иллюстрация к азиатскому бессознательному с двусмысленной "клюквой" (лирическая линия). Это они напрасно, если это и бессознательное, - или слишком изящное по сравнению с европейским, в котором скелеты из шкафа вываливаются и не-ритуальное поедание экскрементов; или это решето, где чудеса – нет БС там,
интерпретировать нечего. Гораздо ближе к происходящему на экране – предсознательное: только не это ваше, репрессивное по Лакану. Европейское БС уже заткано пауками, именно потому что выметать сор из этого мрачного угла стало некому: проще «разувать» глаза, «развешивать» уши, разевать рты, утолять информационный и рефлекторный голод, существовать.Великого и ужасного Владимира Ивановича Сно тревожил один существенный и онтологический вопрос: как наполнить себя содержанием? Он был ретушёром, мы думаем, очень хорошим ретушёром, он знал и любил своё чёрное (и белое) дело.
Центрального персонажа «Странствий души» («Одиссея» в данном случае не вполне адекватный перевод – Улисс возвратился в «есть», безымянный писатель – в «не-есть» Парменида) заботит другой вопрос – как перестать исчезать и исчезнуть «насовсем». [К слову, буквальный перевод заголовка: "Путевой дневник исчезающего"].
За этим он едет в страну мёртвых где-то не слишком далеко от столицы 日本国: там его ждёт невеста, - он знает о ней ровным счётом ничего, или слишком много. Была ли встреча фатальной, или нет, нам то неведомо, тем не менее, встреча не «трясёт» нарратив, чтобы оттуда низвергся лавиной смысл, как это чаще всего и бывает в европейской экранизированной истории. И так все час-сорок-четыре-минуты: здесь не рады накатывающей сути, Кстати, слово «экранизация» также может быть интерпретируемо как «изоляция», - помещая смысл по ту сторону экрана, подразумевается, что вовне его уже нет, ну, почти нет.
Просматривая один за другим саспенсы без узких коридоров в лунном свету, скрипящих замков и улыбчивых призраков вместо отражения в зеркале только о то и ощущаешь – наконец-то освободился от уз рассудочности, логоцентризма и чего там ещё нам на погибель эти ваши Декарты придумали.
Да, лаканичная цитата обязательна:
Другое затруднение — первое состояло в том, чтобы понять, почему предсознательное отвергло и заглушило желание, которое принадлежит бессознательному, — гораздо более важное и глубокое, о котором непосвященные и не подозревают, заключается в следующем. Осуществление желания наверняка должно служить источником удовольствия. Но для кого? — Как видите, вопрос этот — для кого? — принадлежит не нам. Это не Леклер, мой ученик, его выдумал. — Естественно, для того, кому это желание принадлежит. Но ведь мы знаем, что отношение того, кто видит сновидение, к своим желаниям носит совершенно особый характер. Он отталкивает их, подвергает цензуре — короче, не хочет о них ничего знать. Осуществление их, следовательно, не только не принесет ему никакого удовольствия, а как раз обратное. И опыт показывает, что это обратное, которое нуждается еще в объяснении, проявляется в форме страха. Таким образом, по отношению к желаниям своего сновидения видящий его предстает как состоящий из двух личностей, связанных, однако, тесной общностью.© Jacques Lacan. Le Séminaire, Livre II: Le moi dans la théorie de Freud et dans la technique de la psychanalyse 'Я' в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55). Пер с фр./ Перевод А. Черноглазова. М.: Издательство «Гнозис», Издательство "Логос". 1999.
Далее, «что тут у нас»? Однажды нам совершенно безапелляционно заявили, что у девочек с глазами больше всего остального на лице и юбочками выше панцу само выражение т.н. лица – за гранью добра и зла. Сущий вздор: уж мы-то знаем, что в дальневосточном расовом искусстве мультипликации грани добра и зла, хотя и неочевидны для европейца, - отшлифованы и определены, как нельзя точнее, соблюдая строгую осевую симметрию и пропорциональность. А именно, зло представлено наилучшим, исчерпывающим и компетентным образом в эталонных репрезентациях гинекократии. Это - Dai Mahou Touge (大魔法峠) и Bokusatsu Tenshi Dokuro-chan (撲殺天使ドクロちゃん).
Невероятно обаятельные своей искренностью с аутентичным этнокультурным контекстом: в Японии по сей день обыденная сценка девушки / женщины, бьющей юношу или мужчину – нечто фантастически смешное. Между тем, как в Европе вместе со средневековьем исчезает якобы дурновкусная манера смеяться над мужьями-рогоносцами, подкаблучниками и «пожилыми девственниками». Не говоря уже о жеманных юношах, испытывающих «священный» трепет перед Иной; вплоть до Нового Времени, - иными словами, - модерна, совладать с Ней было обязанностью, естественным порядком конституировалось «равноправие» не юридического порядка: что было бабе хорошо, мужику – смерть (прижизненный Адъ и перманентная погибѣль). Всё изменилось в XVII веке, когда женщина обрела экономический инструмент дистанционного управления мужчиной. Точнее, доминирующие социальные функции принялись осваивать мужчины, настолько привыкшие к манипуляции женщинами, что конструировали политическую, социальную и культурную механику по образам и подобиям феминного. Появляются государственные учреждения, разъединяющие то, что естественным образом воссоединялось, - под предлогом, что организаторам этих сомнительных институций лучше известно, как свести мужчину и женщину в брачных кандалах под заговорённые чёрно-магическим заклинанием венцы со встроенными микрочипами для зомбирования (да, это аллегория). Одной фразой – рождается сложная система посредников, контролёров, надзирателей, осуществляющих большую часть микро-актов, необходимых для начала, континуума да и завершения взаимоотношений мужчины и женщины. Напр., ювелирное дело весьма эффективно подстегнула необходимость изготовлять обручальные кольца в массовых экземплярах. В данной перспективе дисциплинарный диспозитив отличается сущей материнской заботливостью почти к каждому, кроме особо выдающихся отпрысков, при любом удобном случае дерзящих «мамке с ремнём».
Мы нисколько не отвлеклись от «Убойного ангела Докуро-тян»: в центре этого шестисерий
ного OVA именно «кровавая вражда полов» плюс – заметное невооружённым глазом разоблачение гинекократических тенденций по инициативе мужчин. Британские психологи сравнительно давно заметили, что миловидная женщина, похожая на ребёнка, мотивирует у мужчины включить модус «отцовства», защищать и беречь объект страсти. Ценители рорикона зачастую гораздо более целомудренны, чем избалованные гуро и прочей экзотикой зрители. Так, просмотр Ichigo Mashimaro [あっちへ行け] едва ли вызовет сексуальное возбуждение и «грязные» ассоциации, не нарушая, между тем, «правило 34»; сублимированная эротика здесь плотно встроена в общую конструкции сюжета и видеоряда, и она – отнюдь не стяжает внимание реципиентов.И полная противоположность тому - Bokusatsu Tenshi Dokuro-chan; вызывающе назойливая сексуальность менее всего соотносится с заботой; это власть в модусе господства, со всей возможной беспощадностью побивающая власть дисциплинарную. Подробнее без иносказательного спойлера: центральный персонаж в будущем изобретёт эликсир бессмертия, якобы побочным эффектом которого было – прекращение развития девочек в 12 лет. Понятно, для чего – центральный персонаж наивно полагал, что свойственно продукту современной культуры, что двенадцатилетними девочками проще «рулить» - непростительная наивность, просящая булавы (и получающая её).
Явившиеся из будущего нимфетки с вполне зрелыми, отчасти пышными, формами его разубеждают: властожадные девочки установят на планете всей такой чудовищный диктат, что живые мужчины позавидуют мёртвым мальчикам.
Регулярно травмируя Сакуру (имя центрального персонажа, символично, что юноши) насмерть, Докуро-тян выступает в стереотипической роли пародии на Спасителя (микро-антихрист, ещё меньший, чем Малый). Провоцируя – убивать сразу, молниеносно воскрешать – чтобы опять провоцировать.
Зачем? Слишком сложный вопрос для 12-летней девочки; для неё, посланницы, предположительно Иалдабаофа (имя бога не упоминается ни в манге, ни в сериале, и это правильно) – ужас и террор суть проявление так называемой любви. Как и полагается благородным существам, требующим соблюдать ПРАВИЛА ПИЕТЕТА ПРÆДЕСТИНАЦИИ.
Характерно, что 1-й сезон умещается в четыре серии, 2-й – только две, причём в последней ангелические сущности опровергают жанровую директиву к финалу трансформировать цундере в их противоположность. За это следует выразить особую благодарность авторам, своевременно прервавших съёмки, надеемся, что навсегда: сиквелы наверняка скатились бы в область пошлой пародии и психологизмов уровня “Kannon”.И ещё один немаловажный аспект: в Bokusatsu Tenshi Dokuro-chan крови не много, но очень много. В отличие от «классического гуро», - которое преимущественно представлено единичными artworks и в котором убийство с расчленением фигурирует чаще «проточной» и пр. крови, «баня», фонтан, река и прочие кровоёмы занимают приблизительно треть метража 撲殺天使ドクロちゃん, и в этом также проявляется матриархальная феноменология.
Вот что сообщают авторы инфернального домена Blud.pp.ru, в статье «Этимология понятия Блуд».
Итак, кровь в человеческих жилах изначально не несет в себе никакого субстанционального наполнения, и только поверхностный наблюдатель, впадая в чувственную ложь, наделяет эту кровь эссенциальными атрибутами, которых она, без субстанции, не может иметь. Субстанция же требует того, чтобы акциденция привлекла ее к себе, причем акциденция, даже ложная, мгновенно превращается в истинную, привязанную к субстанции акциденцию, при условии проявления этой субстанции. Истечение крови репрезентирует акт такого привлечения.Отсюда перейдём к подробному рассмотрению Dai Mahou To
Истечение крови из раны представляет собой частный случай менструации и любые ранения, связанные с нарушением целостности кожного покрова - есть ритуальная имитация состояния менструирующей женщины и ее частного случая - женщины дефлорированной.
В заключение следует заметить, что феноменологически блуд представляет собой инспирированный посредством сокрытия и умерщвления мужского иницианта (Бога-Отца или Духа-Тотема) модус акции Нечистой Девы.
uge, также четырёхчастного OVA.В этом сериале косвенно объясняется, каким образом происходит трансформация созданного феминизированными мужчинами ДД в диспозитив господства. А именно, подмяв мужское, вытеснив его от монарших атрибутов и дистанционного пульта, женщина сталкивается… с другой женщиной. Те средства и методы, которыми женщины оперировали в псевдо-мужском обществе [и культуре] враз перестают работать. Если в европейской идиоме гуманитарии могут состряпать красивую историю, как новые амазонки решают вопрос наследования и симфонии властей полюбовно, то у азиатов такая наглая ложь не прокатит. За тысячелетие до русских (чего?) императриц японская метаистория [«Кодзики» (古事記, «Записи о деяниях древности») и историческая хроника «Нихон сёки» (日本書紀, «Записанные кистью анналы Японии»)] наполнилась политическими триллерами на тему – как зловещая Жена глупого, да и мудрого Мужа съела.
Согласно этим традиционным источникам, женщине, стремящейся к власти, в отличие от мужчины, не обязательно обращаться в инобытийственную форму, - напр., в Онрио, японская мифология в переводах умалчивает, чем для страны обернулось десятилетие-другое женской деспотии. Известно одно – инспирированные Аматэрасу предпочитали заниматься войной с панмонголистским Китаем, а не любовью, - у них это лучше получалось, они лучше в этом разбирались. Ни одна из легендарных императриц не положила начало династии.
Гинекократы обманываться рады.Dai Mahou Touge отвечает на вопрос в диспозитиве господства однозначно, апеллируя к вестерновой культуре; вывернув наизнанку поп-модерновую гомоэротическую субкультуру «фэнтези», авторы DMT создали достоверную картинку противоестественного – так бывает только на самом деле, «по-настоящему». А по-настоящему – значит неведома благая середина, бывают только крайности. Кавайный фашизм по сравнению с этим кошмаром действительно «очарователен», а по существу –беспомощен, ассимилирован с молодёжной антропоцентристской попкультурой.
Несведущие в мифологии и истории рецензенты называли 大魔法峠 квинтэссенцией цинизма, чего там и помине нет. DMT являет собой обычную, даже обыденную конфигурацию властных отношений, где основные акторы и функторы не «испорчены» представлением антропоцентристов и гуманитариев о том, каковой должна быть власть; конечно же, в их понимании Она должна быть экономной, как сама экономика – беречь человеческие ресурсы и ценить взаимную выгоду. Но здесь ВНЕЗАПНО пробуждается родовая память: олимпийские боги, провозглашавшие себя богами римские императоры и аристократия эпохи средневековья, чья родословная корнями углублялась в античность – не щадили никого и ничего. И всё, за что они снискали проклятие модерна (Просвещения) бесконфликтно совмещалось с прямодушной добродетелью, не имеющей ничего общего с современной благотворительностью и меценатством.
Прим. [*] Екатерина II в девичестве - София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская, так-то.
Комментариев нет:
Отправить комментарий