すべての墓地に静かだ - а на поверхности ещё тише.

Как сообщали мы ранее, плохо, точнее – не слишком хорошо сделанные фильмы тоже могут быть необычайно полезными. О хорошем действительно, и далее – выше, превосходном фильме в лучшем дискурсивном случае «немотствуют уста»; в худшем – пробуждается дух словоохотивости, и тогда случается страшное. Интерпретация

съедает произведение искусства, как незадачливые туристы ни в чём неповинную девушку из анекдота, приведённого в тексте Богданова: это входит в программу турне по культуре и цивилизации.
Говорить и писать о фильмах не-очень-хорошо-снятых, иными словами – недстаточно изобретательных или достаточно неизобретательных, по крайней мере, не чревато порчей интеллектуальной собственности в традиционном смысле этого слова – автор ничего не апроприирует (метод – посмотреть только для того, чтобы конспектировать собственное видение), только замечает и опознаёт. Собственно, самые интересные фильмы были сняты без злого умысла превзойти кого-либо из институции авторства; превосходные не потому, что оплаченные и выполненные с усердием, потому что они так «получились», остаётся только быть благодарным, как и съёмочная группа, следовавшая указанием коллективного бессознательного. В силу некоторых причин потенциал не раскрывается – да и не должен раскрываться: в [пост]современной культуре об архетипах или ничего, или косвенно, - чтобы заинтриговать, и оставить на усмотрение реципиента поиски более ёмких и содержательных источников.

Итак, перед нами три фильма, представляющие сугубо коллекционный интерес: любить их, как любят опасные вещи нельзя, смотреть нет необходимости, польза в аспекте прогресса и дальнейшего улучшения ситуации сомнительна, тем не менее это – существенная деталь культурного ландшафта. В этих образцах нет ничего, что можно было бы классифицировать как избыток, как он случался и стал перманентным в кинематографе западном. Случается и настаёт избыток следующим образом: истории уже нет, нарратив лепится к готовому предсказуемому концепту, смотреть незачем после прочтения анонса, и, разумеется, интерпретации, потому что всегда найдётся кто-нибудь, кто посмотрел это раньше вас.
Здесь мы встречаемся с обратным: эти фильмы по-хорошему смотрят для того, чтобы разузнать кое-что уже известное, всегда важное, безусловно полезное, - что не лениво собирать по крупицам отовсюду.

Freeze Me / フリーズ・ミー / Furiizu Mii Такёши Ишии [Takashi Ishii], - превосходный фильм о том, как страшно жить в плену у мертвецов. В кинематографе, преимущественно, пленительная некрофилия представлена прагматической даже чересчур: персонажи, ненароком или намеренно убившие, принимаются за расчленёнку и захоронение так сноровисто, будто всю жизнь этим занимались. Если в Visitor Q весёлость и находчивость дилетантов от некросадизма обусловлена вмешательством в их экзистенциальную сферу высшего существа, то качественно выполненная работа стрессо-неустойчивых обывателей, только что выдернутых с корнем из повседневности, обескураживающее неправдоподобна. Она подозрительна.
Гораздо интереснее вовлечение в перманентный психоз подано в “Freeze me” – некогда дефлорированная в насильственном порядке (обыкновенная практика на дальнем Востоке) женщина покупает на свои кровные три холодильника. Зачем? Чтобы затолкать туда нерасчленяемые трупы, и сожительствовать с ними; одиночество превращает в чудовищ, а личная жизнь так или иначе не удалась. Собственно, мертвецы в парадигме модерна – это незваные гости. О том, что это модерн, а не Предание (премодерн) и не ПоМо, свидетельствует два нюанса сюжета:
Женщина находит в себе силы выполнить исключительно [единственно возможное] рациональное решение проблемы – куда деть труп. Мертвец в тесном мирке крупной метрополии – как шило в мешке: захоронение сопряжено с трудностями, превосходящими данные извне силы (стрессосоматические условия). Если не удалось «фрагментировать» одного, со вторым и третьим выйдет ещё сложнее – проще зафиксировать их до возможности бросить всё и уйти в ночь (уехать в Европу).
Далее – дефинированная проблема развёртывается в той же рефлексивной парадигме: скоропортящиеся продукты необходимо держать в импровизированном морге. Образуется та самая контаминированность модерна Преданием: женщина кокетничает с мертвецами и, в целом, приятно разнообразит быт одинокой незамужней, да и не брошенной: в финале является запоздалый герой-любовник, ликвидируемый по обнаружению им опасных связей с мёртвыми. После чего – прыжок с балкона, короче, все умерли в самом деле, как и полагается в «правильном» модерне, где Смерть – злейший из врагов.
Смерть «приходит», когда рефлексивный, в модерне – оптимистический, упирается в непреодолимое препятствие, - не сбывшийся проект тоже ощутимый и мыслимый результат, значит, всё в порядке.
Помимо прочего: в главной роли там Харуми Инойю [Harumi Inoue / 井上 晴美] – актриса, певица и пловец (!). Перевести имя можно фразой «красота ясной погоды [смотря] вверх [из] колодца», что навевает ассоциации с нашей хтонической Возлюбленной.

Инфекция / Kansen / 感染 Масаюки Очиаи / Masayuki Ochiai также отличный фильм, – как очевидное подтверждение тезиса Ache, что японцы слишком хороши для этого мира: трудолюбивые и ответственные, даже когда кругом – кромешная производственная безнадёга. Всякому побывавшему в провинциальной больнице известно, что дефицит всего сразу (медикаментов, оборудования, койко-места и т.д.) для пациента пострашнее вируса, превращающего инфицированных в зомби с зелёной жижей вместо крови. И всё же, как ни обманчивы галлюцинации, заставившие главврача покромсать персонал скальпелем (кровь – красная, в итоге – арест и «вышка»), движимы центральные персонажи лучшими чувствами по отношению к профессии, - спасти всех ценой так называемой жизни. Вопреки тому, что alter ego главврача, с навязчивой идеей выявить патогенез зомболевания, утверждает: ты не любишь своих пациентов.
Сценарист и режиссёр преподнесли зрителям эксклюзивный подарок: всем надоевших подвижных мертвецов не существует, всё это модерновый (стимулирующий) эффект расстроенной психики, галлюциноз. Первичными носителями инфекции являются – то ли ехидная старушка с инволюционной деменцией, видящая в зеркалах давно умерших родственников, то ли пугливый мальчик с онкологическим заболеванием, прячущий лицо за маской лисицы. Полагаем, всем известно, что такое лисица в азиатской мифологии – это оборотень, хранитель порога, разделяющего миры и проводник на тот свет.
Психоз, позволяющий видеть «изнанку» мира сего, окрашивает внутренности в зелёный: контраст привычного с противоестественным всегда действует на психику ударной волной взрыва. Даже штатный психиатр нищей, потому что никому не нужной, клиники, казалось бы, привычный ко всему, паникует от вида пролившейся из пореза жидкости.
Ну, как тут не вспомнить бессмертные строки Головина, Евгения Всеволодовича:

Если представить кровь водопадом пышных багряных цветов, то ее остывание, ее смерть будет выглядеть именно так. Что означает "смерть крови"? Совсем не прекращение функционирования тела. Последнее может двигаться еще лет пятьдесят среди кастрюль, ржавых кроватей, чердаков, помойных баков, сломанных автомобилей, слепых калек и хромых кошек. Но зачем такая обстановка? Если немного повезет, мы сможем блуждать среди хризантем, летать на модные курорты, гоняться за павлинами, замирать в чьих-либо роскошных объятьях, блистать на ослепительных раутах, пока серые призраки скуки, тоски, разорения, отчаянья, страха смерти не обступят нас со всех сторон предвестием вечной ночи

.
Продюсером фильма выступил Такёшиге Ичисе [Takashige Ichise] – в компетенцию которого входит весь этот их Japanes Horror Style - тетралогия Ringu, трилогия Ju-on: The Grudge, дилогия Dark Water / 仄暗い水の底から / Honogurai Mizu no Soko Kara, Crazy Lips / 発狂する唇 / Hakkyousuru kuchibiru и много чего ещё, на некоторую процентную долю – итог его трудов.

Напоследок – в 2005-м году собрались пятеро режиссёров [Рю Канеда, Масанори Адачи, Масааки Комия, Дзюнпей Мизусаки, Хироши Андо] и основательно экранизировали лайт-новеллы 乙一 Otsuichi / Хиротака Адачи, получилось вкусно, потому что про трогательно и красиво умирающих, но скучно – потому что «опять про мертвецов». Назвалось это всё Zoo / Зоопарк. Фильм распадается не только на пять частей – сами завершённые истории диссоциируются на мелочи быта и предметы с большей или меньшей степенью погрешности в порядке. В каждой истории «выбывает из игры» лишний, - иногда, по нескольку, но в строгой очерёдности.
Первая: оказывается лишней сестра-близнец, холимая матерью, но – совершенно не пригодная для жизни. Потому что слишком зависимая от внешней заботы, - не будь сброшенной она с балкона, умерла бы в глубокой юности, так и не повзрослев.
Вторая: ежедневно распиливающий по одной девушке / женщины маньяк допускает арифметическую ошибку, - в одной из камер оказывается жертв больше одной.
Третья: мнимые мёртвые никак не могут решить, кто из них мёртв на самом деле, - решает эту задачу заурядный «сын матери», в силу «нормального невроза» по Мелани Кляйн переставший видеть отца.
Четвёртая: форма искусственной жизни продлевает собственное существование в аналоге, только для того, чтобы «потомство» похоронило создателя. Схожую конфигурацию сюжета мы встречали в Malice@Doll, выгодно отличившуюся тем, что взаимоотношения творцов и креатур в нём гораздо более сложны и неясны.
Пятая и последняя: лишние оба, - мужчина узнаёт, что пассия его была мертва ещё до того, как он её удавил, вместе с тем, узнаёт, что мёртв сам. В эпилоге остаётся голос невидимого нарратора.

Всё. Ушли смотреть «Jôhatsu Tabinikki»: там приблизительно про то же и так же, но красивше и стройней.

UPD: некоторые подробности посмертия на Дальнем Востоке:

地獄 / じごく / Дзигоку